также являлось основанием для квалификации убийства как совершенного с особой жестокостью, суд оценил как меры, предпринятые для сокрытия трупа, и квалифицирующий признак особой жестокости отпал. Итог: восемь лет, и двое маленьких детей-сирот — пяти лет и совсем крошка, годовалый, 1979 года рождения. Мать их была убита, а в браке с ней Николаев не состоял и детей на себя не оформлял; так что их, скорее всего, отправили в детский дом, и следы их потерялись.

— Вот тогда же, — рассказывал Синцов, — его подозревали в совершении серии нападений на девочек. Посмотри, Маша, там под приговором справка розыска. Три эпизода, преступник выслеживал школьниц, старшеклассниц, убеждался, что они открывали дверь своим ключом, через некоторое время звонил в дверь, спрашивал, не живут ли там Николаевы…

— А почему спрашивал именно про Николаевых? — спросил Горчаков, просматривая те бумаги, с которыми я уже ознакомилась и отложила в сторону.

— Ты не понимаешь, что ли, Леша? — удивилась я. — Его же фамилия тоже Николаев. Если вдруг его кто-то поймает у входа в квартиру незнакомой девочки, легко отговориться, что он якобы родственников ищет; покажет паспорт, и все.

— Да? — Горчаков отложил бумаги и внимательно на меня посмотрел. — Если следовать твоей логике, то фамилия вашего Скромника тоже Николаев.

Мы с Синцовым переглянулись.

— Леша, ты хочешь сказать, что это сын Механа? — дрожащим голосом спросила я.

— По крайней мере, я бы рассматривал такой вариант, — кивнул Горчаков.

— О господи! А где же их теперь искать, детей этих?

— Для начала не забудьте, что Николаев их отцом зарегистрирован не был, они записаны были на фамилию матери — Артемьева, — остудил нас Синцов.

— А в детском доме им фамилию не меняли? — задумалась я.

— С какой стати? — возразил Синцов. — Это найденышам придумывают имя, а раз уж оно уже есть и в документы записано, то зачем? Вот если только их усыновили…

— Ладно, разберемся. Андрюша, давай дальше про девочек, — попросила я, и Синцов продолжил:

— Значит, так. Некий преступник входил в квартиры за девочками, используя фамилию Николаев, просил карандаш, написать записку, потом просил воды попить, потом доставал нож, угрожая им, связывал девочку, завязывал ей глаза, требовал сказать, где лежат деньги и ценности. Совершал изнасилование связанной девочки и исчезал. Причем потерпевшие не могли понять, когда он умудряется забрать ценности: он от них не отходил, все время был рядом с девочками.

— Наш-то Скромник — еще гуманист, — проворчал Горчаков.

Синцов кивнул.

— Механ — вообще, тот еще отморозок. Все, кто с ним сталкивался и помнит его, всякие ужасы рассказывают про то, что он себе позволял. Всех кошек во дворе перевешал, приятелю своему за какое-то пустячное замечание ухо отстрелил из ТТ. Эту «тэтэшку» изъяли, когда его за убийство приземлили. Гражданскую жену свою, Артемьеву, беременную, босиком на снег выгонял — в общем, подвиги его описывать можно до утра. Там есть отдельная справка про все его художества, почитай, Маша, на досуге.

— Подожди, а почему именно его подозревали? Как на него вышли? — Горчаков, отпихнув меня, стал рыться в ворохе бумаг.

Синцов вздохнул.

— Ума не приложу. Был в главке такой опер, Мальцев. Ну, Дед, помнишь, Маша?

— Не-а, не помню. Может, он еще до меня работал?

— Может, — кивнул Синцов. — Хотя мне кажется, что ты всегда была.

— Ну давай, давай. Еще назови меня бабушкой русского следствия, — обиделась я.

— Брэк, — сказал Горчаков (от меня научился), мы оба кивнули, и Синцов продолжил:

— Он уже давно на пенсии, не знаю, жив ли. Так вот, в восьмидесятом он сидел на глухих половых преступлениях. Во втором отделе, главковском[12], было такое, третье отделение, по сексуалам.

— Это я помню, — согласилась я. — Оно и при мне было.

— Действительно, бабушка русского следствия, — шепнул мне на ухо Горчаков.

Я стукнула его копией приговора, он заржал. Синцов поморщился.

— Я вам не мешаю? — язвительно поинтересовался он, полусидя на Лешкином столе и глядя на нас сверху вниз.

— Не мешаешь, — успокоила я его.

— Валяй дальше, Эндрю, на обращай на Машку внимания. У нее с возрастом портится характер, — сказал Горчаков, еле успев увернуться от прицельно брошенной плюшки.

Может, характер у меня и портится, но реакция осталась. Синцов выждал, пока мы успокоимся, и продолжил:

— Я понятия не имею, почему Дед стал Механа примерять на эти дела. Но знаю, что запрашивал приговор на его отца, которого к тому моменту давно расстреляли…

— Трудовая династия? — заметил Леша.

— Ага. Дед копал глубоко. Насколько я понимаю, пытался зайти под Механа через папашу. Нашел приговор лохматого года, узнал из него, что у расстрелянного папаши был подельник, и даже запрашивал зону, где этот подельник срок отбывал, чтобы там провели мероприятия…

— Какие?

Синцов пожал плечами.

— Дело розыскное я не нашел. Может, списали за давностью, может, потеряли. Вот, только справки навел у народа, кто Деда знал. Смутно, но вспомнили. Да и кому вспоминать? Уже не осталось никого.

— Ну ладно. А что ж ему тогда эпизоды с девочками не вменили? — Я подняла глаза на Андрея.

— Что-что… Его опознала только одна из трех потерпевших, и притом довольно неуверенно, остальные вообще не смогли. Похищенных вещей не обнаружили, пальцев его на местах происшествий не нашли, экспертиза по следам контактного взаимодействия его одежды и одежды потерпевших не проводилась…

— Почему это? — громко возмутился Лешка.

Синцов повернулся к нему.

— А что ты у меня спрашиваешь? Ты у следователей спроси. Дела, кстати, валялись в трех районах, необъединенные. Так и лежат «глухарями» до сих пор, у них даже руки не дошли прекратить за давностью.

— Лежат дела? — обрадовалась я. — Ты их нашел?

— Маша, дела лежат, но посмотреть их я не успел, ты многого от меня хочешь. Я только справки аналитические прибрал к рукам в районных отделах.

— Ну ладно, микроналожения, контактное взаимодействие… Пардон, а биология? Сперма-то была? — не сдавался Лешка.

— Извини. Была. Только группу ее не установили. Субъект — не выделитель.

— Даже так? Тоже не выделитель? А интересно, это свойство по наследству передается? — задумалась я.

— А генетика на что? — докапывался Горчаков.

Андрей невесело засмеялся.

— Лешенька, ты с какого года работаешь? Понятно. Ты забыл, что генетические исследования тогда не проводились. Кстати, Маша, а по нашим-то девочкам генетика еще не готова?

Я покачала головой.

— Нет, но скоро будет. Значит, тогда не решились Николаеву вменить эти эпизоды? Странно. Дали бы до кучи, раз уж он за убийство сел. Глядишь, суд бы и осудил за все.

Синцов развел руками.

— Не решились. Но, что характерно, нападения на девочек начались за месяц до посадки Николаева, в апреле 1980